Святослав. Возмужание - Страница 49

Святослав с горящими очами и гулко бьющимся сердцем бродил меж дружинниками, ощущая исходящий от этих мужественных воинов дух недавней битвы и близкой смерти.

Он надолго остановился перед десятком пленных печенегов, пристально вглядываясь в их хмурые лица, опущенные долу, или злобно глядящие тёмные как ночь глаза. Крепкие степняки, только что бывшие вольными и грозными воинами, теперь, лишённые оружия и коней, со связанными руками, выглядели жалко.

Два ярких, совершенно противоположных чувства – усталой радости победителей и горькой обречённости побеждённых – одновременно вошли в чуткую, обострённую волховской наукой душу юного Святослава.

«Никогда не буду побеждённым!» – решил про себя княжич, нахмурив чело.

Свенельд давал чёткие указания: пленных печенегов препроводить в тёмную и приготовить к допросу; захваченных коней – на конюшню, мечи – в оружейную. Затем отвязал от седла кожаный мешок и протянул стременному:

– А это вели немедля засолить. Печенеги заплатят за неё хороший выкуп…

Воевода сказал это негромко, по-свейски, но Святослав понял.

Он поспешил за стременным, догнал его за шатром и, убедившись, что поблизости никого нет, велел:

– Руальд, покажи, что в мешке!

– Зачем тебе? – прищурился стременной.

Этого Святослав сам точно не знал. Просто ему хотелось нынче сполна ощутить все чувства воина.

– Покажи! – взволнованно повторил княжич. Стременной помедлил, потом взял мешок за край и разом перевернул его.

На зелёную траву выкатилось нечто подобное округлой тыкве. Только через несколько мгновений Святослав понял, что это отрубленная голова печенежского воеводы. Чёрные волосы слиплись от запекшихся сгустков, из шеи, отрубленной наискось, ещё сочилась сукровица, торчал обрубок позвонка и какие-то жилы. Невесть откуда взявшиеся мухи с жужжанием стали садиться на голову.

Святослав почувствовал, что его начинает мутить, и противный ком встал поперёк горла. Стараясь сохранять спокойствие, с бледным лицом он пошёл прочь, но, забежав за угол конюшни, дал волю подступившей тошноте, извергнув из себя всю утреннюю трапезу. Потом долго плескал в лицо и окунал голову в корчагу с водой, приготовленной для лошадей. Наконец, почувствовав себя лучше, вновь пошёл к шатру воеводы. Там его уже искали. У ворот в окружении теремной охраны стоял лёгкий расписной возок с козырем от солнца, в котором его мать Ольга ездила летом по Киеву.

Княжич вошёл в шатёр.

– В Берестянской пуще они, мать княгиня, тайно прятались, – рассказывал воевода. – Я троих выслал вперёд, а сами сзади незаметно идём. Печенеги из засады выскочили, на дружинников напали, но тут мы их самих в Перуново коло взяли, два часа, почитай, рубились да беглецов нагоняли…

– Кому-то уйти удалось? – спросила Ольга.

– Нет, светлейшая, мы все тропы и дороги из пущи перекрыли, никто не ускользнул.

– Что пленные рекут? – коротко спросила Ольга, нахмурившись.

– Пока молчат, мать княгиня, но думаю, как железом калёным их подбодрим, всё скажут, о чём ведают, а ежели нет – что ж, примут смерть перед ликом Перуна. А ведь именно благодаря ему, твоему сыну, – воевода указал на вошедшего княжича, – обнаружили печенегов. Зоркий глаз и чуткое ухо имеет, настоящим воином станет! Ольга поворотилась к сыну.

– Святославушка! Что ж ты, вовсе забыл родную мать? – укорила она. – Только из лесу вернулся, уже в Стан убежал, я и наглядеться-то на тебя не успела!

Святослав промолчал, понимая, что, в самом деле, виноват перед матерью.

– Ладно, Свенельд, разберись тут во всём. Ежели прознаешь что – немедля ко мне! – распорядилась Ольга. – Поехали домой, сынок.

– Поехали, мама, – послушно кивнул отрок.

По дороге тревожные думы тяжёлыми каменьями ворочались в голове Ольги. Может, печенеги не просто разбойничали в лесу, а знали о возвращении княжича и намеренно устроили засаду? Но кто же тогда сообщил об этом врагу? Неужто есть в Киеве злодей, который хочет смерти её сына? Надо немедля усилить Тайную стражу, всех подозрительных людишек проверить… Эх, скорее бы Святослав входил в силу, а то без князя враги вон под самым Киевом бродят…

Ольга взглянула на сына, ехавшего рядом на Снежке. По напряжённому лицу Святослава поняла, что он переживает невольно причинённую ей обиду, и на душе у княгини потеплело. Да и то сказать, что ж ему, век за материн подол держаться, вон какой ладный да крепкий становится, ещё с этим оселедцем… Чудно, вроде и родное дитя малое, что опеки и заботы требует, а он уже в дружинники норовит…

Так всю дорогу княгиня – предводительница Руси – спорила с матерью Ольгой о родном единственном чаде.

Всё оставшееся время они провели вместе, – обедали, разговаривали, ходили смотреть новых соколов для охоты, – пардусов по распоряжению княгини больше не заводили. Но вечером Святослав деловито, как взрослый, сказал:

– Мама, с завтрашнего дня я стану обучаться ратному делу, так что дома мало придётся бывать, не гневайся…

И Ольга вновь поразилась его самостоятельности и упрямству, как будто сын за этот год с небольшим заимел внутри гибкий, но неимоверно прочный булатный стержень.

Долго в тот вечер не могла уснуть Ольга, растревоженная случаем с печенежской засадой и думами о сыне.

Долго не мог уснуть и Святослав, взволнованный событиями прошедшего дня. Свенельд сказал, что печенегов обнаружили и уничтожили именно благодаря ему, Святославу. И верно, не обрати он внимания на зверей, могли угодить прямо врагам в руки. Те две мыси, одна из них тогда так взглянула своими глазами-бусинками, будто по-человечьи сказать хотела… Постой! – вдруг озарила Святослава неожиданная догадка. А может, то вовсе и не мысь была? Кто мог так заботливо упредить его, если не дед Велесдар?